ПЕСНИ С КИЕВСКИМ АКЦЕНТОМ - КУПИТЕ БУБЛИКИ

Где-то рядом, на Подоле, жил Яков Петрович Давыдов.
Яков Петрович был творческий работник. Под псевдонимом Якив Орута он сотрудничал в киевских газетах "Последние известия" на русском языке и "Народная воля" на украинском. 

В Киеве в1918-1919 годах беспрерывно менялась власть - белые, красные, желто-голубые и пр. Давыдов удрал из Киева. Он появился в не менее именитом городе Одессе под фамилией Ядов. В литературной столице революционной России Яков Петрович работал в газете "Одесские известия" и под псевдонимом Яков Боцман писал фельетоны в "Моряке". В Одессе он познакомился с И.Ильфом, Е.Петровым, В.Катаевым и К.Паустовским.

Ядов был по натуре человеком уступчивым и уязвимым. Жить ему было бы трудно, если бы не любовь к нему из-за его песенок всей портовой и окраинной Одессы. За эту популярность Ядова ценили редакторы газет, директора разных кабаре и эстрадные певцы. Ядов охотно писал для них песенки буквально за гроши.

В 1926 году в Одессе для куплетиста Г.М.Красавина Давыдов-Ядов написал песенку «Бублики». В рассказе куплетиста, наговоренном на магнитофон (1956), эта история выглядит так:

«Приехав на гастроли в Одессу, я был поражен, что, пока я ехал с вокзала к Ядову на Сумскую улицу, всю дорогу меня сопровождали возгласы «купите бублики!» Мне захотелось иметь песенку с таким припевом. О своем желании я сказал Ядову и сыграл на скрипке, с которой обычно выступал, запавшую в память мелодию. Яков Петрович разразился обычным для него бурным смехом и сказал жене Ольге Петровне своим сиплым голосом: «Ставь самовар для артиста. А я буду печь бублики...» Полчаса стучала в соседней комнате машинка. В тот же вечер я с листа исполнял «Бублики» в «Гамбринусе. На следующий день Одесса запела «Бублики»...»
Яков Петрович сам исполнял «Бублики» на эстраде, однако очень скоро его затмили Утесов и Лещенко, взявшие «Бублики» в свой репертуар.
Песенка, поющаяся на разухабистый одесско-еврейский мотив, озвучила и пометила целую эпоху - эпоху НЭПа, 1920-е годы, и стала как бы ее музыкально-вокальным символом, ее звучащей визитной карточкой.

В статье В. Бахтина приводится полный текст «Бубликов» по рукописи, хранящейся в архиве Г. Красавина:

Кроме «Бубликов» в памяти остались ещё две песни на слова Якова Ядова. Это "Любушка" ("Нет на свете краше нашей Любы") и романс из репертуара Вадима Козина («Смейся, смейся громче всех, милое созданье! Для тебя веселый смех. Для меня страданье»). Давыдову-Ядову часто, но абсолютно безосновательно, приписывают авторство знаменитой одесской песни "Ужасно шумно в доме Шнеерсона" (действительный автор - Мирон Ямпольский), и даже «Мурки».
О Якове Ядове вспоминал хорошо его знавший по Одессе 20-х годов Константин Паустовский. Правда, почему-то ошибочно назвал его Яковом Семеновичем.

Весной 1922 года я уехал из Одессы на Кавказ и несколько месяцев прожил в Батуме.
Однажды я неожиданно встретил на батумском приморском бульваре Ядова. Он сидел один, сгорбившись, надвинув на глаза старую соломенную шляпу, и что-то чертил тростью на песке.
Я подошел к нему. Мы обрадовались друг другу и вместе пошли пообедать в ресторан «Мирамаре».
Там было много народу, пахло шашлыками и лиловым вином «Изабелла». На эстраде оркестр (тогда еще не существовало джазов и мало кто слышал даже про саксофон) играл попурри из разных опереток, потом заиграл знаменитую песенку Ядова:

Купите бублики
Для всей республики!
Гоните рублики
Вы поскорей!

Ядов усмехнулся, разглядывая скатерть, залитую вином. Я подошел к оркестру и сказал дирижеру, что в зале сидит автор этой песенки одесский поэт Ядов.
Оркестранты встали, подошли к нашему столику. Дирижер взмахнул рукой, и развязный мотив песенки загремел под дымными сводами ресторана.
Ядов поднялся. Посетители ресторана тоже встали и начали аплодировать ему. Ядов угостил оркестрантов вином. Они пили за его здоровье и произносили замысловатые тосты.
Ядов был растроган, благодарил всех, но шепнул мне, что он хочет поскорее уйти из ресторана.
Мы вышли. Он взял меня под руку, и мы пошли к морю. Шел он тяжело, прихрамывая. Приближались сумерки. Опускалось солнце. Вдали, над Анатолийским берегом, лежал фиолетовый дым, а над ним огнистой полосой горели облака. Улицы нарядно пахли мимозой.
Ядов показал мне тростью на гряду облаков и неожиданно сказал:

И, как мечты почиющей природы,
Волнистые проходят облака...

Я посмотрел на него с изумлением. Он это заметил и усмехнулся.
- Это Фет, - сказал он. - Поэт, похожий на раввина из синагоги Бродского. Если говорить всерьез, так я посетил сей мир совсем не для того, чтобы зубоскалить, особенно в стихах. По своему складу я лирик. Да вот не вышло. Вышел хохмач. Никто меня не учил, что во всех случаях надо бешено сопротивляться жизни. Наоборот, мне внушали с самого детства, что следует гнуть перед ней спину. А теперь поздно. Теперь лирика течет мимо меня, как река в половодье, и я могу только любить ее и завистливо любоваться ею издали. Но написать по-настоящему не могу ничего. Легкие мотивчики играют в голове на ксилофоне.
- Но для себя, - сказал я, - вы же пишете лирические стихи?
- Что за вопрос! Конечно нет. У меня, слава богу, еще хватает ума и вкуса, чтобы понять, что в этом отношении я конченый человек. Вот, говорят, люди сознают свою талантливость и гениальность. А я сознаю беспомощность. Это, пожалуй, тяжелее. Вы не помните, кто из замечательных немецких поэтов в одно прекрасное утро сел к столу и вдруг написал паршивенькие стихи? Мозг иссяк. Оказывается, этот поэт небрежно и просто преступно обращался со своим мозгом. После этого страшного утра он уже не написал ничего годного, даже для бульварной печати. Он переменил профессию и начал варить ядовитую жидкость от клопов. Хоть маленькая польза. Для человечества.
- Грех вам так говорить, Яков Семенович, - сказал я. Я был искренне огорчен его словами.
- Милый мой, это все давно уже обдумано и передумано. Я не отчаиваюсь. Я раздарил свой талант жадным и нахальным торгашам-антрепренерам и издателям газет. Мне бы дожить без потерь до сегодняшнего дня - я, быть может, написал бы вторую «Марсельезу». А вам спасибо хоть на добром слове.
Мы распрощались. Первые тяжелые капли начали падать из непроглядной темноты. Я быстро пошел к себе, прислушиваясь к ровному шуму подходившего с моря дождя.
Больше я не встречал Ядова, но запомнил его лицо печального клоуна с глубокими складками около губ и тоскливыми глазами.

песни с киевским акцентом - школа танцев Соломона Кляра

в статье использовны следующие материалы:

Паустовский К. Г. Время больших ожиданий

http://www.vestnik.com/Игорь АКСЕЛЬРОД (Нью-Йорк)

http://alya-aleksej.narod.ru